– А что делают ваши сограждане?
– Как чего делают? Репу копают.
– Репу?
– Ну да, репу. Картошку мы не содим, её окучивать надо, а это без распрямления всей спины очень трудно. Так что – репу. Которые помоложе, покрепче – ещё и турнепс.
– Ну, а, к примеру, морковь?
– Ч-ч-ч, – островитянин приложил палец к губам. – Запрещено. Цвет не тот.
– Кто же запрещает? – спросил наивно Суер-Выер.
– Там, – сказал островитянин и посмотрел куда-то на верх той щелочки, что оставалась между небом и землёй.
– Но ведь не репой единой жив человек, – сказал Суер. – В эту щель вполне пролезет домашнее животное, ну скажем, овца, курица.
– Какая овца-курица? Черви дохнуть! – И он пополз дальше, волоча за собой сетку-авоську, в которой бултыхалась пара треснутых репин, обросших коростой.
– Постой, – сказал я. – Хочешь, мы тебя увезём отсюда? А то подохнешь здесь. Слышь? Здесь рядышком есть пара-другая островов, где и картошку можно. Даже яблоки растут! Подбросим на корабле!
– Да как же? У меня семья, дети, – и он кивнул в сторонку, где двое ребятишек весело смеялись, кидаясь друг в друга ботвой. Им было совершенно наплевать, давит небо или нет. Они даже подскакивали и колотили в небо кулачками, как в какую-то пыльную подушку.
– Возьмём и их, – сказал я. – Так ведь, капитан?
– Весь остров, конечно, не вывезти, – отвечал Суер, – но десяток человек возьмём. Только давайте, решайте быстрее, а то я совсем плох.
– Ладно, – сказал репоед. – Сейчас с бабой поговорю, с братьями.
Он отполз в средину острова, и там довольно скоро к нему наползли со всех сторон дети и братья. Они что-то там кричали, показывали на нас пальцем, один даже было вскочил, но тут же рухнул на колени.
– И картошка! И яблоки! – доносилось до нас. Потом они так же расползлись в разные стороны, очевидно, по своим репомерным участкам.
Приполз к нам и наш едореп.
– Спасибо, – говорит, – не поедем. Отказываемся.
– А что так?
– Родину покидать не хотим. Здесь родились, здесь уж и помрём. Да и какая там она, чужая-то картошка?
– Да ведь небо задавит.
– Может, отпустит, а? – сказал он с надеждой. И морковь разрешат? Нет, останусь. У вас табачку-то нет?
– Неужели при таком небе ещё и курите? – спросил я.
– А куда денешься? – отвечал наш респондент. – И курим, и пьём, если, конечно, поднесут.
Мы оставили ему табаку, немного спирту и поползли обратно на «Лавра». За спиною слышался детский смех.
Ребятишки придумали новую игру. Они подпрыгивали и вцеплялись в небо изо всех сил и, немного покачавшись, с хохотом падали на землю.
Вечером в кают-компании офицеры попробовали всё-таки пареной репы, которую мы с капитаном привезли с острова Едореп.
Она была чуть горьковата, чуть сладковата, но полезный для пищеваренья, натуральный продукт. Давящее небо на самоё репу вящего влиянья, как видно, особо не оказывало. Репа осталась репой.
– Репа, – сказал старпом, брезгливо отодвигая поданный ему стюардом прибор.
– Не золото, – подтвердил Суер, явно обеспокоенный душевным состоянием старшего помощника. – Мда-с. Не понимаю, с чего Чугайло запил? У него в одной серьге столько драгоценных камней, что на них можно всего «Лавра Георгиевича» закупить.
Неосторожные слова сэра, высказанные во время поедания репы, каким-то образом доползли до боцмана. И пока мы утомлённо доедали подзолистый корнеплод, боцман постучался с просьбою войти.
– Пусть, – сказал капитан, и Чугайло с огромным лицом, одетым будто в багрово-чёрный комбинезон, явился перед нами.
– Позвольте вас спросить, сэр, – начал он, поражая воздух полною таблицей перегаров. – Эта серьга стоит больших денег?
– Возможно.
– А могу ли я на эти деньги купить «Лавра Георгиевича»?
– Возможно.
– Ну так вот, я покупаю. Даю за него три камушка из серьги, вот эти две берии и борух-топаз.
И боцман вынул из кармана носовой платок, в который были завёрнуты выковырянные из серьги камни.
– Но «Лавр» не продаётся.
– Как не продаётся? Вы сами говорили, сэр!
– Я сказал, что вы могли бы купить, но я не хозяин фрегата, я только капитан.
– А кто же хозяин? – И боцман посмотрел на меня.
Да-а-а… Все матросы, конечно, замечали, что я занимаю особое положение на борту. Плавал я вольно, без цели и без погон, но стоял на довольствии как офицер, и некоторые даже думали, что я сын хозяина, сват или брат. Но хозяина я даже лично не знал, ничего о нём не слышал и только догадывался, кто это. А меня сэр Суер-Выер принял на борт просто как старого приятеля.
– Поплаваешь, – говорил он. – Глядишь, чего-нибудь и напишешь.
Мадам Френкель я навязал ему только с одной целью, чтоб она куталась в своё одеяло. Ну, нравилось мне это.
Вот и всё.
Остальной экипаж в основном набирал старпом, который в этот момент и встал из-за стола.
– Я не знаю, кто хозяин «Лавра», – медленно, закатив кадык, начал он, – но я знаю, КТО хозяин НА «ЛАВРЕ»! Здесь ХОЗЯИН – Я!!! Надо мной только БОГ и КАПИТАН! Вон отсюда, скотина! – И он изо всей силы влепил боцману оплеуху своей белоснежной старпомовской перчаткой. – А если завтра не продерёшь свиное рыло – вместе с бериями и серьгами – за борт! Ядро вместо якоря! В мешке или без мешка – вот единственный вопрос, который я обдумаю за ночь! И не думай, что я буду искать чугунное ядро, как ты, кнур, искал лопату!
Старпом схватил большую берию и с треском, как тарантула, раздавил её каблуком.
Боцман, ловя раскорякой оставшиеся камушки, вывалился из компании нашей кают.